«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он приложил нож к запястью. Один порез – и из бессмертного тела хлынет кровь, его бессмертное сердце остановится, и он превратится из бессмертного человека во вполне мертвое тело. Его лицо заострилось. Даже привкус виски во рту не мог искоренить мускусный запах старости.
В голове пронеслось: «А как же Марта? Девяносто – это нормальный возраст. Если я распрощаюсь с жизнью прямо сейчас, то потеряю столько лет… Вот доживу до девяноста – и хватит. Лучше мне пожить еще немного, жениться на Марте…»
Дайсон перевел взгляд с ножа на зеркало и вслух пообещал:
– В девяносто я совершу самоубийство.
Его молодое лицо, обтянутое здоровой и упругой кожей, загадочно посмотрело на него из зеркала. Конечно, годы возьмут свое. Что же до смерти… У него впереди еще целая вечность – пройдет шестьдесят лет, прежде чем он посмотрит в зеркало и увидит, что больше уже не взрослеет, не становится лучше, а катится в темные годы старости. И тогда он поймет, что время пришло. Конечно поймет!
В «Уютном уголке» Джейн Дайсон стонала во сне – ей снилось, будто она состарилась.
Ярость
Предисловие Кэтрин Мур
Это история о том, как писался роман «Ярость». Думаю, она вполне годится на роль предисловия к данному изданию.
Мы с Генри Каттнером зарабатывали на жизнь писательским трудом, так что за «Ярость», конечно же, взялись главным образом ради денег. Но поскольку столь мучительный способ сводить концы с концами был выбран нами осознанно, очень хотелось получать от него нечто помимо прожиточных средств. Что мы и делали.
У многих литературных произведений есть чудесное свойство: после того как появились герои и общая канва, сюжет начинает развиваться самостоятельно. Тут работает подсознание автора. Все его глубинные верования, страхи и надежды весело всплывают на поверхность и берут командование на себя, и у него остается одна-единственная функция: как можно быстрее стучать по клавишам пишмашинки, чтобы угнаться за фантазией.
К сожалению, эта благостная ситуация не так уж широко распространена. Но если она складывается, жизнь становится куда приятней.
Объясняется это, конечно же, тем (помимо финансового фактора), что такая работа дает писателю восхитительное чувство свободного падения, своего рода катарсис бессознательного.
Персонажи являются персонификациями самых сокровенных убеждений и ценностей; все это проверяется действием в вымышленном мире. Вы даже не осознаете, что происходит; вы просто чувствуете себя чудесно. Лишь гораздо позже, перечитывая написанное, понимаете, что кроется сразу под поверхностью.
Вчера я перечитала «Ярость» после многолетнего перерыва и без удивления, но с интересом отметила две повторяющиеся темы, которые вполне откровенно звучат почти во всем, что нами написано в соавторстве. У Хэнка есть базовый принцип, звучит он примерно так: «Власть – это опасно, и я никогда с ней не смирюсь». Мое же главное убеждение таково: в жизни нет ничего опаснее любви. Обе эти идеи лежат в основе всего, что происходит в «Ярости». Уже по ним одним я могу распознать то, что написано мной, а что Хэнком.
Практически над всеми произведениями мы работали вместе, но соотношение наших трудов всегда бывало разным. В «Ярости» это примерно один к восьми. Вот как это происходило. После того как в долгом споре были созданы основные идеи, мир и герои, один из нас уселся за пишмашинку. Когда он выложился полностью, второй, свеженький, уже знал, о чем будет писать, и сменял первого. Так продолжалось до самого конца. Этот прием здорово ускоряет работу.
В процессе мы слегка редактировали написанное друг другом, переделывали отдельные фразы, чтобы улучшить стиль. Но серьезных споров при этом у нас не возникало. Самый острый конфликт мнений, помнится, завершился тем, что один из нас сказал: «Ладно, я, конечно, против, но раз уж для тебя это важно, черт с ним, пусть будет». (Поджимающий срок оплаты жилья быстро улаживает такие разногласия.)
В «Ярости» – хорошем образчике вышеописанного процесса – мой вклад сравнительно невелик. Концепцию разрабатывал Хэнк, я особо не вмешивалась. У Сэма Рида, главного героя, нет ничего общего со мной. Но даже спустя все эти годы я мгновенно узнаю то, что написано моей рукой. Это те места, где преобладают цветовые образы, и те, где появляется мой любимый мрачный драматизм.
Перечитав сейчас роман, я получила огромное удовольствие. Ловлю себя на том, что мне близка тема «Ярости». Я могу даже примириться с Сэмом. Сказать по правде, меня страшат даже не его деяния, а мое личное восприятие того, чем он является. По нашему черновому замыслу Сэм совершенно безжалостен, ужасающе умен и чрезвычайно уязвимым. Ему суждено ежечасно бороться за выживание, пуская в ход самые грязные средства, без колебаний предавая и убивая, чтобы достичь цели, которую он даже не представляет себе толком.
Исходная идея романа такова. В будущем человечество поселилось в роскошном раю, не оставив себе шанса на перемены, и с тех пор оно медленно чахнет, угнетаемое собственной бездеятельностью. Но вдруг откуда ни возьмись появляется мессия с огненным мечом, чтобы повести род людской к возрождению.
А среда обитания на венерианских континентах почти невыносима. Это царство безмозглых зверей, хищных растений и беспощадных насекомых. Даже в почве и воздухе кишат свирепые микроорганизмы, непрестанно сражающиеся за выживание с прочими туземными формами жизни.
О том, как Сэм выполнит свое предназначение, исходя из худших побуждений и применяя самые изощренные методы, и расскажет вам «Ярость».
Иногда я задумываюсь над последней фразой романа. И гадаю: а что же дальше?
Пролог
Стояла белая ночь на Земле, и был сумеречный рассвет на Венере.
Все люди знали о сияющей тьме, что превратила Землю в звезду на облачном небе. Но мало кто понимал, что и венерианский рассвет незаметно сменяется тьмой. Подводные огни горели все ярче, превращая огненные башни в зачарованные цитадели под поверхностью мелкого моря.
Но семьсот лет назад эти огни горели еще ярче. Шестьсот лет миновало с момента гибели Земли. Шел двадцать седьмой век.
Время замедлилось. Вначале оно двигалось гораздо быстрее. Многое предстояло сделать. Венера оказалась непригодной для жизни, но люди были вынуждены здесь поселиться.
На Земле юрский период миновал задолго до того, как приматы эволюционировали в разумный вид. Человек одновременно прочен и хрупок. Насколько хрупок, он сознает лишь при извержении вулкана или землетрясении. Насколько прочен, можно понять, если учесть, что колонии просуществовали не менее двух месяцев на континентах Венеры.
Человек никогда не знал ярости земной юры. На Венере этот период был
